— Почему ты выбрала русский язык? Почему не математика, не физика? В области тебя знают как человека, который обожает русский и пытается сделать так, чтобы другие тоже начали его любить.
— Так сложилось исторически. Когда я родилась, родители принесли меня в детскую. Ну это была условная детская: родительская спальня, где от пола до потолка (а потолки были 3,2 м) были книжные шкафы. И, может быть, вся эта атмосфера книг, а, может быть, то, что мои родители всегда были увлечены чтением, литературой и всегда любовно собирали все эти книги, все эти серии, и поспособствовало моему выбору. У нас в семье был не то чтобы культ чтения, культ языка и культ литературы. Просто нам нравилось это разнообразие. А чем можно было заниматься в нашем детстве?
— Только русский.
— Только русский, конечно. Все нормальные дети лазили по стройкам, по деревьям, катались на тарзанках и всё прочее. А я жила в доме, где был такой закрытый двор колодцем, и у нас во всём доме было три ребёнка. Три! Поэтому вариаций игр не очень много, да и в принципе почему‑то мне с ними было не очень интересно. Просто они были мальчики. А я девочка. И как‑то в дочки-матери они играть не хотели, а мне в войнушку было неинтересно.
— И вы играли в школу?
— Я играла в школу дома со своими игрушками. И причём абсолютно серьёзно играла, но это было уже тогда, когда я пошла в школу и узнала, как весь этот процесс выглядит, потому что в детский садик я не ходила и не представляла себе, как это всё существует и действует. Когда случился мой первый класс, я рассаживала своих плюшевых слонов и медведей, брала кусочек мела и на дверце шкафа писала правила. И вела таким образом уроки.
— У тебя уже тогда был такой бархатный голос?
— Нет, что ты! Мой главный коллега и лучший друг Артём Тимофеев говорит, что когда он впервые увидел меня, когда мне было 19, у меня был отвратительный и вообще бесячий голос. Он думал: «О, Господи, кто это, и почему она так разговаривает?». Голос такой у меня случился благодаря голосовой разминке по системе Метоника.
— Что это?
— Метоника — это система по раскрытию своего голоса, которую разработала и создала Ника Косенкова, один из лучших преподавателей ораторского искусства в России. Мой наставник, руководитель молодёжной организации «Новое поколение», руководитель театра «Никин дом», потрясающий режиссёр и гениальная женщина. Когда я попала в свои 17 лет в «Новое поколение» и познакомилась с Никой, мне казались абсолютно странными все упражнения, которые мы делаем. Нужно было себя простукивать, определённым образом смотреть, визуализировать себя в определённом пространстве. И я подумала, что это странно, это отличалось от той практики, которая была у меня в театральной студии в школьные годы.
Как любой нормальный человек я прошла десятидневный курс. Мне понравилось, и потом я сделала то прекрасное ничего, восхитительное ничего. Так прошло четыре моих семинара, и когда я поняла, что, наверное, следует всё‑таки последовать Никиным заветам, поделать голосовую разминку месяц и только потом приехать на семинар, случилось следующее: на пятый день семинара я понимаю, что с моим голосом что‑то произошло. Он низкий, с хрипотцой, но чувствую‑то я себя великолепно, у меня нет температуры, горло не болит, со мной всё нормально, только разговариваю я так, как будто бы я заболела. Я прихожу к Нике Александровне, рассказываю всю эту историю, она говорит: «Ну, я тебя поздравляю, наконец‑то, вот и открылся твой настоящий природный голос». И я такая: «Ух ты! Вау, как здорово». И теперь с разрешения Ники Александровны мы в рамках «Курса говорунов» вместе с Артёмом даём эту голосовую разминку, и те люди, кто тоже доверяет правилу делать голосовую разминку все двадцать восемь дней, что идёт курс, к концу курса получают другой голос. И это потрясающе, удивительно.
У нас есть три голосовых регистра: это регистр головы, это голос паники, истерики, страха и раздражения, это грудной голос. Грудной — это средний голосовой регистр, то есть обыденный голос.
— Про «Курс говорунов». Что это за направление и чему там учат?
— «Курс говорунов» — проект по прокачке публичных выступлений. За четыре недели что мы делаем с нашими курсантами? Во‑первых, мы работаем с голосом, артикуляцией и подачей информации с точки зрения энергетики и эмоциональности. С другой стороны, мы работаем с логикой публичного выступления, выстраиваем полностью структуру и занимаемся логикой аргументационного выступления. В рамках курса работаем в четырёх жанрах. Это жанр сторителлинга (самопрезентации), поздравительной речи, речь убеждающая и мотивационная.
За четыре недели «Курса говорунов» мы получаем потрясающие результаты. К нам приходят люди, которые боятся, волнуются, не верят в себя, которые скачут с темы на тему. К концу курса мы получаем ораторов, которые уверенно стоят, которые смотрят на свою публику, реагируют на неё, когда в зале что‑то происходит. Не так, как нас учили в школе: смотри поверх голов, чтобы тебя ничего не отвлекало, не реагируй на всё, что происходит. Сегодня мы прекрасно понимаем, что если в зале что‑то произошло, ты обязан на это отреагировать. Иначе люди переведут всё своё внимание на нечто стороннее. И мы из курса в курс видим, как у людей получаются мотивационные выступления, когда человек говорит о своём предмете страсти, как тебе правда после этого выступления хочется попробовать то, о чём человек говорит, заняться этим, изучить это, посмотреть на это.
— Мы начали говорить про «Курс говорунов», но изначально же мы хотим узнать о «Резиденции Леси Шкребы». Не имени?
— Почему «Резиденция русского языка Леси Шкребы»? С одной стороны, почему там появилось моё имя? Когда в сети появилась группа с моим названием, несколько человек мне, конечно же, сказали: «Ох ты, поймала звезду, надела корону, так и теперь твоим именем называют что‑то там». Я так не считаю. Я просто думаю, что это нормально, когда люди знают, кто за всем этим стоит, и, условно говоря, кому в случае провала и неудачи «бить лицо». Ну или кому говорить «спасибо», если всё хорошо. Этот вариант, конечно, мне нравится немного больше.
И это практика XVIII- начала XX века, когда был магазин Тремпеля, цирюльня Иванова и так далее. И сегодня потихонечку всё это дело возвращается, и у нас в Белгороде уже достаточно много организаций, где люди ставят своё имя. И это нормально.
Но здесь очень важный момент: благодаря моему названию, я надеюсь, люди запомнят два правила русского языка. Первое правило, оно очень болезненное для многих моих друзей. Правило звучит следующим образом: фамилии, которые заканчиваются на -а, вне зависимости от того, мужские они или женские, склоняются. Второе правило, которое, я надеюсь, люди тоже запомнят: пока человек жив, нет вставочки «имени». Вот когда я умру, тогда будет «Резиденция имени Леси Шкребы», а пока я, слава Богу, жива, просто «Леси Шкребы». Когда я работала в университете, очень часто нам приходилось звонить в разные организации и говорить: «Дорогие друзья, учебно-спортивный комплекс Светланы Хоркиной». Не имени! Она жива-здорова, она молодец и всё у неё хорошо, поэтому не надо имени!
— Хочется о хорошем всегда говорить, но не получается. Что тебе не нравится в речи белгородцев?
— Не могу сказать, что я что‑то воспринимаю в штыки, то есть чтобы прям совсем не нравилось. У нас своеобразная речь, она интересная. Первое, на что мы обращаем внимание, — всё время интонационно мы лезем наверх. Вторая история — это, конечно, наш прекрасный фрикативный звук «г». Недавно мне рассказали очень хорошую шутку, она меня страшно веселит: Знаешь, как называется белгородский крокодил? «Алехатор».
У нас некоторые полумягкие согласные. Мы «шокаем», «чикаем»: Чи пойдёшь, чи не пойдёшь. Хотя сегодня этого всё меньше и меньше.
— Образование Белгородской области. Что тебе в нём не нравится? На что преподаватели в школе, может быть, не обращают внимание?
— Я не могу сказать, что преподаватели на что‑то не обращают внимание. История такая: в классе перед тобой как минимум 20 человек абсолютно разного уровня. Потому что у кого‑то есть лингвистическое чутьё, у кого‑то нет. Кому‑то легче даётся, кому‑то даётся сложнее. У кого‑то больше внимания, у кого‑то — меньше. Кто‑то делает домашнее задание, кто‑то не делает. И так далее. В рамках сорока минут урока очень трудно одинаково всех тянуть, давать трудные задания сильным ученикам, подтягивать слабых, постоянно диагностировать, у кого какие есть слабости. Это невероятно сложно.
Я прекрасно себе представляю, как это трудно: собрать 20 диктантов, потом в этой же неделе 20 сочинений, 20 изложений, всё это проверить и не сойти с ума. Сегодня важно уделять внимание отдельному ребенку или небольшой группе детей. Очень сложно в рамках школьного процесса это делать.
У нас сегодня есть проблема, что мир развивается слишком быстро, образование за ним не всегда развиваться успевает. Потому что мы ограничены ФГОСами, УМКД, РПД. Мы должны всё это задокументировать, а пока мы всё это дело документируем, мир уже поменялся. Поэтому я очень люблю классическое образование. Когда ты получаешь классическое образование, мне кажется, ты всегда найдешь место под солнцем. Я тут не могу рассуждать о точных науках, физических специальностях, инженерных, программировании, потому что я в этом не сильна.
Если бы я возглавила школу в классическом понимании, то первое, чего бы у меня не было, это красных ручек. Вообще в принципе. Настолько в нас взращивается акцент на ошибку. Ты делаешь что‑то неправильно, вот мы тебе это выделим, подчеркнём, поставим палки на полях, галочки и всё прочее. Метод зелёной ручки, который культивируется в скандинавских странах, в Европе популярен: «Посмотри, что ты сделал хорошо». Мне кажется, нам очень важно взращивать наши сильные стороны. То есть, если у ребёнка всё классно в математике, и ему это нравится, то, может быть, и не надо его заморачивать историей древнерусской литературы, историей языка, потому что ему это не нравится. Чего бы еще не было у меня в школе…У меня бы не было звонков.
Полное интервью можно посмотреть здесь.