Жить дольше и лучше. Белгородский хирург — о том, как современные протезы меняют жизнь

Профессия доктора в семье Александра Зарудского передаётся от поколения к поколению. Это тот случай, когда будущее было предрешено с самого рождения. Отец возглавлял станцию переливания крови, мама — лабораторию судмедэкспертизы. Если посчитать, то за всю историю семья Зарудских отдала белгородскому здравоохранению около 300 лет. 

Сегодня травматолого-ортопедическое отделение областной клинической больницы Святителя Иоасафа рассчитано на 61 пациента. 12 высококлассных врачей условно разделили между собой ортопедию и травмы. Каждый занимается своим делом.

Главное достижение, по мнению Зарудского, – высший пилотаж в эндопротезировании крупных суставов. Только за год здесь ставят более 800 протезов. Уже через неделю пациент, ранее страдавший от болей, уходит домой своими ногами.

— 20 лет назад, если человек, условно, ломал руку, он долгое время ходил с гипсоповязкой, которая похожа на мини-самолёт. Сейчас это практикуется?

— Вы говорите о консервативном советском лечении. Такого сейчас не увидишь. Ортопедию мы начали активно развивать 15 лет назад с одного протеза. Приезжал мой друг, главный травматолог Московской области. Делали сначала с ним операции по эндопротезированию, потом сами. Это была серьёзная социальная проблема, поэтому мешкать было нельзя. Мы уже провели более 6,5 тысяч операций по эндопротезированию и собираемся наращивать темпы, поскольку это востребованная процедура. В день у нас около четырёх таких операций, а в целом в отделении доходит до 10 в сутки.

— Если сформулировать одно главное изменение с появлением этих протезов, как оно будет звучать?

— Очень просто. Люди стали жить дольше и лучше. У нас много проблем с шейкой бедра. Раньше, когда её оперировали, люди еле ходили. А иногда умирали практически в кровати. Это были лежачие пациенты, могли появляться пролежни, и без соответствующего ухода дальше тело, скажем так, увядало на глазах. В семьях было настоящее горе: сломает бабушка шейку бедра, дочь постоянно с ней, она ведь её не бросит. Люди так работу теряли. Понимаете, насколько всё было по‑другому? Сейчас же, если сосудисто-дыхательня система позволяет, можно оперировать. Возраст не является противопоказанием к эндопротезированию.

Скажем, привозят пациента, ставим протез, и через неделю он уже ходит. Работоспособные люди продолжают заниматься своей деятельностью, пожилые люди достойно встречают старость. Вы наших пациентов видели? Эти бабушки и дедушки после операций бегают и всё поле у себя на даче перепашут. (смеётся — прим. ОБ).

— Что такого особенного в этих протезах?

— Качество. Наш главный врач и губернатор понимают, что нельзя ставить людям плохие или среднего качества протезы. Поэтому мы ставим отличные, и, я бы даже сказал, лучшие в мире. Импортные высокотехнологичные конструкции хорошо себя зарекомендовали в мировой практике. Причём каждый подбирается индивидуально до миллиметра пациенту. Шесть размеров бедренного компонента, семь размеров большеберцового компонента. И самое главное — белгородцам не нужно ехать в федеральные центры или за границу. Мы всё можем сами.

— Можете вспомнить какой‑то пример, когда операция полностью изменила жизнь человека?

— У нас каждый пациент — такой пример. Но была одна женщина, я лично ею очень проникся, история у неё ужасная. У неё был ревматоидный артрит, она в прямом смысле ползала на коленках и локтях по полу. Работать, естественно, не могла. Муж не вытерпел, бросил. Мы поставили ей 4 сустава, и человек снова смог жить. Она плакала от радости, к работе вернулась, в общем, всё у неё хорошо.

— Говорят, что артроз – это возрастное. Это правда?

Возраст можно отнести к главному фактору риска развития болезни, потому что происходит естественный процесс старения организма. Его и диагностируют примерно в 50 лет. Но это не означает, что у молодёжи его нет. 20‑летний человек не защищён от заболевания, потому что мы не исключаем травмы. Молодые – активнее, они и в горы на сноубордах и на лыжах, соответственно, и повреждения суставного хряща как итог.

Артроз в мире заболеваний называют тихим убийцей. На начальной стадии очень сложно определить заболевание, потому что оно протекает практически без симптомов. Но если человек замечает ноющие боли, скованность в движениях, ограничение подвижности суставов, тупые ночные боли, – срочно к врачу.

— Люди обычно ждут до последнего, прежде чем обратиться к врачу?

Это у нас менталитет такой, наверное: работать до тех пор, пока не упадёшь. Да, бывает, когда уже привозят полулежачих. Хотя есть всё: опытные врачи, современные операционные, квоты. В год 410 на тазобедренные суставы и 260 на коленные выделяется. Можно и платными услугами воспользоваться, если есть возможность, а ждать не хочется.

Совершенно нечего бояться. Врач направит пациента на обследование, поставит в очередь, его обследуют, госпитализируют и проведут операцию. Уже через неделю сам уйдёт домой. 

— Вы лично оперируете?

— Да, конечно. Причём у нас всё до автоматизма. Я могу даже слова не сказать, руку протягиваю, мне уже сестра нужный инструмент подаёт.

 – Выходит, вы в большей степени врач, чем менеджер?

— Для менеджмента есть администрация больницы. Я просто прошу, что мне нужно, и Жанна Юрьевна всё, что требуется, даёт отделению. Каждый должен заниматься своим делом.

— У некоторых врачей специфическое чувство юмора. У вас оно какое?

— Это вам лучше спросить у пациентов. Но я считаю, что хорошее. На обходе прихожу, все палаты смеются. А это большое дело. Если ты будешь ходить угрюмым, и пациенты такие будут. Я прихожу, все мои девчата 65−70-летние – накрашенные, глазки подведены. Как только губы накрашены, я вижу: можно выписывать.

 – Хороший врач – какой он?

— С сердцем. Сами ведь понимаете, что есть профессиональное выгорание, и люди уже не могут работать с пациентом, они его не видят и не понимают. Если ты равнодушен – уходи. Хирург, который перестаёт переживать за больного после операции, – это уже не хирург.